В учебнике для пятого класса есть табличка, на примерах показывающая, чем отличаются сказки про животных, бытовые сказки и сказки волшебные друг от друга. В «русском» классе с этим, само собой, никаких проблем. В «нерусском» названия большинства русских сказок ничего никому не говорят. Чтобы ликвидировать пробел, быстро рассказываю им про кашу из топора. Слушают, смеются, когда понимают, какую хитрую штуку придумал в сказке солдат. Но смеются не все. Один мальчик, знающий русский язык, наверное, хуже всех в классе, напряженно морщит лицо, ловит каждое слово и, когда я заканчиваю читать, говорит:

— Не понял! Я не понял, что вы, вот, написали… («Рассказали», — поправляют его одноклассники) Да, что вы сказали… ета… Мальчик понял, что бабушка его обманул?

— Э-э… какой мальчик? Солдат?

— Ну-у… мальчик шёл… бабушка его обманывал… обманывала… мальчик понял? А бабушка понял, что мальчик его обманывал?

Растолковываю, поясняю интригу.

— Понял? — спрашиваю.

Молчит, смотрит и вдруг отчаянно так громко восклицает:

— Я ничего не понимаю! Ви рассказывал — ничего не понимаю… Почему мальчик взял топор?..

Я не успел рта открыть, как его вдруг прорвало:

— Видите? — Он показал на стол перед собой, где лежали две тетрадки и ручка. — У меня никогда ничего нет! Ничего нет! Книжки, тетрадка, ничего нет!

— А почему у тебя нет учебника?

— Потому что я не понимаю. Дневник уроки написал — не понимаю. Дома никто… пъо-съмо-триэть… показать… дома никто… я уроки написал — дома не понимаю… Ви сейчас рассказал — я не понимаю…

Наблюдая за работой одноклассников у доски, этот мальчик иногда может чисто визуально поймать закономерность и выполнить упражнение без ошибки, но, когда я прошу его объяснить, что он сделал, смотрит на меня широко открытыми глазами и говорит: «Я не знаю». «Хотя бы просто прочитай, что ты написал». Читает. Тяжело, по буквам, но читает. Смысла прочитанных слов не понимает почти никогда. Какие уж гласные-согласные! Какие орфограммы! На литературе всё время вызывается читать вслух, читает ужасно, хотя очень старается. Понимание при чтении — ноль. Про учебники он, конечно, преувеличил — как правило, учебники у него есть. Но в дневнике (как и в тетрадках, впрочем) он пишет так, что в самом деле бывает сложно понять, какое слово имеется в виду. Даже в случае с расписанием уроков, где набор слов весьма ограничен, угадать, что за урок скрывается за его каракулями, можно только в том случае, если знаешь расписание. Но хуже всего, что он всё моментально забывает. Забывает только что сказанное. Тянет руку, спрашиваю, встаёт — «Э-э… забыл». Если перед глазами нет примера, ничего самостоятельно написать не может (примера в учебнике недостаточно: он там, как правило, один, а ему нужно пять-шесть). Я не знаю, как он учился бы на узбекском, но учиться на русском по программе для обычной русской школы ему явно рано.

Когда я устраивался на работу, меня предупредили: «Учтите, дети у нас не лицейские, обычные«. Ну да. Обычные дети.

Сегодня разговаривал с женщиной, которая занимается школьной бухгалтерией. Она, как и все остальные, кого я спрашивал, не смогла сказать, сколько мне будут платить. Даже приблизительно. «Ещё тарификацию не закончили… А что вы беспокоитесь? Когда зарплату получите — тогда и узнаете». Больше двух недель работаю в полном неведении. Русский сюрреализм.